Литошенко И.Ф. Фатеева А.В.

Я скрывать не стану, но до самого конца

Ненавижу я эту гадину – своего родного Отца.

Е. Головин, «Отец»

Статья впервые опубликована в сборнике ИНАКО 2018

Литошенко И.Ф., Фатеева А.В. Было у отца "Три Сына"... // ИНАКО 2018. Выпуск 5: Психоаналитические эссе о современной культуре. - Новосибирск: Манускрипт - СИАМ, 2018 - 128 с. - С. 24-34

Музыка бывает разная: святая и возвышенная, потерянная и нигилистическая. Музыка бывает разная: Западная или Восточная, Северная или Южная. Музыка бывает разная: трогающая душу или отворачивающая от себя. Музыка слишком разная: для театров и соборов, для подъездов и плацкартных вагонов. Ф. Ницше говорил: «Без музыки жизнь была бы ошибкой, в жизни поэтому все поет». И поет даже то, о чем мы с вами, образованные люди, даже не подозреваем, поет даже то, с чем мы с вами не хотим соприкасаться. На такую музыку мы сейчас и попробуем взглянуть. На ту музыку, которая никогда не взорвет танцевальные площадки, которую не включат в кофейне для создания фона, которая останется в вечности, но лишь потому, что она виртуозно играет на струнах души, что мы не хотим слышать.

Такая музыка явление исключительно русское и это неслучайно: вся наша литературная традиция живет в этом ключе, также живет и наш авторский кинематограф. У нас даже определение есть для такого вида творчества — чернуха. И вот говорим мы: «Чернуха!» — и брезгливо отворачиваемся. Всё, мы спрятались за этим словом. Но что такое эта чернуха? Если очень просто и поверхностно — это демонстрация самого неприятного, что есть в нашей жизни, самого противного, поэтому мы бежим от чернушного искусства как можно быстрее, чтобы, не дай бог, не придавило всей этой правдой жизни.

Позиции русского человека неоднократно были описаны Зигмундом Фрейдом, Карлом Густавом Юнгом, Мелани Кляйн и другими психоаналитиками, среди наших соотечественников, обративших внимание на природу русскости, можно выделить работы Владимира Медведева. Все авторы сходятся в том, что специфическими чертами русскости являются фиксация на ранних этапах развития, травма орального отказа и симбиотическая связь с матерью. В рамках этой статьи предлагаем обратить внимание на русскую музыку и посмотреть через призму психоанализа, таков ли современный русский человек или, может быть, он изменился. Также постараемся рассмотреть природу некоторых специфических качеств, которые традиционно приписываются русскому человеку, и дать им психоаналитическое объяснение. Среди таких качеств выделим вину, печаль, тоску и совесть. Проанализируем эти явления на материале музыкального альбома современного рок-исполнителя. В одной их прошлых статей [3] мы уже обращались к определённому сегменту современной русской музыкальной культуры, сейчас же предлагаем пойти дальше и проанализировать творчество одного из ярчайших представителей современной русской рок-музыки, рок-барда Бранимира (настоящее имя Александр Паршиков).

К настоящему времени этот исполнитель записал уже 16 полноценных альбомов, а ещё несчетное количество записей, в них не вошедших или считающихся «ранними работами». О Бранимире создан документальный фильм, клипы на его композиции снимают режиссеры, чьи работы принимают участие в конкурсной программе Римского кинофестиваля, признанные рок-исполнители выражают ему личное почтение. Несмотря на это, музыкант остается «в андеграунде», о нем ничего неизвестно широкой публике. Создается впечатление, что Бранимир — это автор «для своих», «рок-музыкант для рок-музыкантов», эдакий Башлачев современности.

Безвестность барда объясняется достаточно просто: голос Бранимира слишком тяжел для нежного уха типичного меломана, а одной гитары недостаточно для привыкшего к электронному звучанию слуху. Альбомы Бранимира концептуальны, это значит, что нельзя выделить одну композицию и составить по ней представление не то что о творчестве исполнителя, но даже об этом отдельно взятом альбоме. Но и альбомы несамодостаточны, они объединяются в циклы. Такое «сложносочинённое» творчество непосильно для аудитории, главный выразитель настроений которой, популярный видеоблогер Николай Соболев (4,6 млн. подписчиков), честно признаётся: «Лично я, ничего длиннее трех строчек иногда не читаю».

Для того чтобы охватить все творчество Бранимира одной статьи будет явно недостаточно, поэтому обратимся только к последнему выпущенному им альбому, который носит название «Три сына». На обложке, выполненной в апокалиптически красных тонах, красуются Шариков (герой фильма В. Бортко «Собачье сердце» по одноимённому роману М. Булгакова, которого сыграл В. Толоконников), могила с распятием в изголовии и динозавр. В альбоме 7 композиций и пролог, который, кстати, расположен не в конце, как принято, после него помещены ещё два песни. Между композициями звучат разговоры персонажей. «Все эти диалоги я случайно услышал в поездах. И понял: надо записывать, иногда люди говорят очень страшные вещи. Если их не зафиксировать, потом это не воспроизведут никакие актёры» — объясняет автор.

История, рассказанная в альбоме проста: есть отец и мать, у них трое сыновей: Колька, Ванька и Фома. Обрисованы характеры каждого из братьев, показаны их системы ценностей и отношение к жизни. Колька: «Колька в тельняк себе рыдает, / Водкой давится, мамке врет. / Сколько денег ему ни дай —  / Он их все всё равно просрёт!».Ванька наркоман, по которому «плакала тюрьма». О Фоме известно, что он пожарник, и рассказано, как он, рискуя жизнью, вытаскивает на собственных плечах «малютку-девочку из желтого огня».

Несмотря на кажущуюся простоту изображённой истории, альбом обладает глубиной и представляет широкое поле для психоаналитических интерпретаций. Бранимир ставил перед собой задачу показать русского человека, его мироощущение, отношение к себе и к родине через мифологический сюжет, в котором тот живет. Всему сюжету мы предлагаем две интерпретации: первая, скорее, морально-философская, вторая — психоаналитическая.

Три сына — это собирательный образ русского человека. Через это обобщение русский человек представляется глупым, пьяным наркоманом, по которому плачет тюрьма, который только и надеется что «встать с колен». Создание этого мрачного образа переводит творчество Бранимира в разряд чернухи, о концептуальном значении которой для русской культуры было сказано в начале статьи.

Но неужели только чернушностью исчерпывается образ русского человека? Нет, утверждает автор, есть еще совесть Фомы. «Нам внушили, что мы всегда были пьяницами безвольными, но это не так. Совесть всегда была ключевым понятием» — говорит в одном из интервью автор [1]. В «Прологе» звучат слова невидимого рассказчика, как раз из тех подслушанных диалогов: «Но я, сколько лет езжу, убеждаюсь в том, что больше хороших людей, чем плохих. Они еще как-то живут своей жизнью, бьются, нервничают, ругаются даже порой. Но большинство — хорошие. И это радует». В рамках альбома слова эти относятся к трём сыновьям. И поэтому альбом сложно отнести к классической чернухе: уж слишком много любви в нем к русскому народу, не к политике, а именно к народу, несмотря на его пороки.

Русский — это одновременно и пьющий Колька, и умирающий Ванька, и самоотверженный Фома. Каждый из этих трех сыновей представлен в русском человеке. Здесь Фома, русская совесть, помогает каждому ваньке и кольке не пропасть в апокалиптическом мире, выведенном на обложку альбома.

В русском человеке наравне с совестью неизбывна, ставшая национальной чертой, тоска. Все герои этого произведения тоскуют: тоскует Колька, тоскует Ванька, тоскует Фома, тоскуют их маменька и папенька, тоскуют дедушки и бабушки, чьи диалоги звучат между песнями. Создается впечатление, что в российской глубинке, вдали от мегаполисов, кроме тоски и нет ничего. Но что это за тоска? По чему так тоскует русский человек?

Ф. Ницше писал, что обменял бы все веселье Запада на русскую тоску. Этой тоской восхищался не только Ф. Ницше, но и многие литераторы, например, И. Бродский буквально обожествляют характерную для русских способность тосковать. Но вот вопрос: по чему именно эта тоска? Очевидно, что тосковать можно по тому, что некогда было, но оказалось утрачено. Русский человек тоскует потому, что всю нашу страну разворовали: раньше-то была могущественная и непобедимая держава, а теперь что нам сталось? Это типичные вопросы русского человека.

Мелани Кляйн ввела понятие «материнского тела», которое как никакое другое подходит для описания фантазма тоски русского человека. Мы, русские, тоскуем по материнскому телу, по некогда былому его состоянию, когда оно было живо и способно нас накормить. Материнское тело — это и есть наша держава, некогда большая и сильная, теперь же пустая и «побитая плесенью». Что же произошло со страной, с нашей общей матерью?

На эти вопросы отвечают две композиции Бранимира — «Отец» и «Ванька». Лейтмотивом славянской мифологии, к которой обращается бард, звучит идея о том, что кто-то извне посягает на тело матери, кто-то внешний угрожает и грабит родную землю. В многовековой русской истории подобные посягательства — буквально навязчиво повторяющееся явление. Мы никогда не нападали на другие страны — мы только защищаемся. И в песне «Отец» как подтверждение этому звучат слова: «Вот он жует котлету, / анекдоты свои орет / и вытирает газетой / свой волосатый рот. / Потом волосатой лапой / горстями жрет винегрет / И ложится с какой-то бабой, / что меня родила на свет». Здесь выражена ненависть как к отцу, посягающему на тело матери, так и к самой матери, которая позволяет эту связь. Тело матери опустошено, и теперь мать воспринимается как какая-то баба. Именно поэтому опустошитель находит отмщение в песне. «Я к нему подползаю / весь как есть нагишом. / И глаз его вырезаю / острым кухонным ножом». Ребенок вырезает отцу глаз, он смотрит на своего отца и, не замечая происходящего ужаса, уходит в мечты: «Разрывает простынь / с диким криком отец, / А я мечтаю про остров / и сосу леденец». В последних четырех строчках автор показывает, что, несмотря на разыгравшуюся трагедию, ничего не меняется и люди продолжают жить, как жили.

Песня «Отец» — иллюстрация историю России: на страну испокон веков нападали иноземные племена: то половцы, то монголы, то литовцы, то немцы — и нет захватчикам числа. В описанной музыкальной композиции все вражеские народы представлены одной фигурой отца, человека, который посягает на безжизненное и ослабленное тело матери.

За песней «Отец» в альбоме следует композиция «Ванька», в которой проявляется другая грань фантазма русского человека. Здесь речь идет уже о том, в чём сын / ребенок — читай «русский человек» — сам повинен перед матерью: «По крови по мамкиной голодал комар. / Ванька – наркоман». Этот комар сам Ванька. Русский человек выпил из материнского тела всю любовь, и сам разворовал страну. Всё, что ему остается,  это умереть от голода, потому что из мамки больше нечего выпить: «Ванька рядом с мамкою в морге покимарь».

История Ваньки — это тоже иллюстрация к истории страны. Стоит вспомнить хотя бы первую русскую революцию. Революция обычно носит целью свержение власти, убийство отца, в случае же первой русской революции, главным лозунгом стало требование «Хлеба!». То есть, дело не в свержении отцовской власти, а в том, что мать опустошена и больше не кормит ребенка. Русский же человек, как голодный комар, он кружит вокруг и ищет, где бы ему накормиться.

Следующая композиция альбома — «Снег на голове» — вторит той же — «кровопийной» — идее. Снег здесь —символ седины, старости и увядания, рассказчик вопрошает: «Ты скажи мне маленький, что там в рукаве, / Почему у маменьки снег на голове?»  Песня говорит о неспособности русского человека отрефлексировать свои травмы, о неспособности вырасти и, наконец, перестать сосать мамкину кровь. Невольно возникает вопрос: простить убогого или убить, сказав, что без тебя мир вздохнет с облегчением? Когда же слушатель альбома готов вынести героям вердикт, перед ним — в «Прологе» — предстаёт сам автор со словами: «Люди-то хорошие!» А чем хорошие-то? В защиту русского человека Бранимир помещает следом за «разоблачительными» композициями песню «Фома», которая представляет собой рассказ о русской совести.

Русскую советь можно расценивать как защитный механизм, включающийся после нападения и убийства ненавистного опустошителя-отца и осознания желания напитаться телом матери. Ребенок понимает, что если уберечь мать от отца и собственного паразитирования, возможно, она сможет восстановиться и возродиться, а затем защитить и полюбить его. Заметим, что об отрыве от матери речи все равно не идет, только о том, чтобы дать ей возможность возродиться, а после прильнуть к ней с новой силой!

Альбом завершается композициями, очерчивающими историю, «Фома» и «Денди», в которых делается акцент на том, что какой бы захватчик не пришел на землю русскую, мы, русские люди сможем подняться и защитить её от нападения. «Крадутся солдаты, тревога, дон-дон, /А я не хочу отдавать им свой дом, / Свой порванный мяч на пустынном дворе, / Свой сказочный храм на высокой горе, / Девчонок, что песни поют у костра, / Братишку, что удит в реке осетра, / Угодья, что кровью достались дедам. / Скотов буду рвать, не отдам! не отдам!» Здесь фантазм приходит к своему завершению.

Первый захватчик — отец, он был повержен, второй захватчик — сам герой, он вырастает и понимает, что нужно быть готовым к войне, потому что захватчики снова вернуться, и тело матери снова будет опустошено, и родина снова окажется лишь выжженной землёй, и так будет продолжаться по кругу.

Как выйти из этого порочного круга? Впервые этот фантазм описала Мелани Кляйн, и она же указала на то, как он преодолевается. Для выхода нужно перестать прятаться в регресс, а постараться осознавать торможение эдиповых желаний и с большей способностью переживать конфликты [2]. Ответ на вопрос, существует ли гарантированный реальный выход для русского человека из этого круговорота фантазмов, есть ли действенное средство для преодоления своей инфантильности, отрицательный, существует только «если бы». Ах, если бы русский человек встал на отцовскую позицию, стал хозяином своей жизни и перестал бы цепляться за землицу-матушку, которая накормит его своими соками, подобно комару. Вот только как ему это сделать? Как действительно встать на позицию отца? Но проблема в том, что и отцов-то на Руси не было никогда, только пришлые, а пришлые — это захватчики. Русский отец — мертвец, он мертв изначально, и этот тезис мы уже обосновывали в статье «Русская песня как панихида» [3], где в качестве объекта анализа рассматривалось творчество группы «Аффинаж».

Если говорить о преодолении порочного круга в образах, созданных Бранимиром, то выход в укреплении совести, то есть того, что представлено фигурой Фомы: «Вы не смогли построить рай, /А я смогу!» Идея идеалистичная, но очень в духе русского человека: заниматься не тем, чтобы убрать «побитый плесенью пустой универсам», это очень скучное занятие, то ли дело рай строить! Вот это по-русски!

Впечатление от прослушивания альбома довольно пессимистичное: русский человек инфантилен по своей природе, ждет мамкиного молока и слышать не хочет о том, чтобы прокормиться самостоятельно. Все эти черты, выделенные еще З. Фрейдом, по-прежнему остаются актуальны, что подтверждается значимостью творчества Бранимира для музыкальной интеллигенции и популярностью его взгляда на природу русского человека, проявленного, в частности, в композициях рассмотренного альбома.

Литература: